Современное зарубежное правосудие  в отношении несовершеннолетних.
Эффективность отправления правосудия в отношении несовершеннолетних в США в конце XIX – начале XX века во многом определялось фигурой судьи.
«Личность судьи, – отмечал известный судья по делам несовершеннолетних Бэрроу, – является элементом огромного значения для успеха всякого «детского» суда. Такой суд не может быть отправляем по автоматическим или механическим моделям... Стойкий гуманный человек, обладающий тактом, большим личным влиянием и знанием закона, знающий детей и могущий снискать их доверие, является тем человеком, который нужен для этого дела».
Неформальный контакт судьи с несовершеннолетним стал важнейшей частью процедуры, поскольку необходимо было добиться осознанного включения ребенка в реабилитационные программы. Кроме того, сами воспитательные учреждения в период действия первых ювенальных судов находились под патронажем благотворительных организаций. И успехи первых судов обусловлены именно этими факторами: личностным характером работы судьи и участием в работе по реабилитации многочисленных общественных (благотворительных) организаций. Реабилитационная работа строилась как определенный способ личностного участия представителей различных организаций и граждан в поиске выхода из трудной жизненной ситуации ребенка. Такая деятельность включала задержание, неформальный контакт судьи и несовершеннолетнего, попечительский надзор, работу с родственниками.
При этом поле ювенальной юстиции охватывало целый спектр значимых подростковых ситуаций: прогулы и нарушение школьного режима, конфликты в семье, бездомность, правонарушения и преступления.
Таким образом, в первый период деятельности ювенальных судов в США стали возникать ростки общественно-государственной системы деятельности по работе с детьми, «выпадающими» из позитивной социализации.
Однако позже эти мотивы личностного участия и неформальной заботы были утрачены, и ювенальный суд не смог победить определенных негативных тенденций, которые, в конечном счете, привели к кризису ювенальной юстиции в США.
Создателей системы попечительского надзора, приютов и реформаториев (закрытых воспитательных учреждений для подростков) не мог не волновать ключевой вопрос реабилитационного воздействия на подростков: каким образом в обозримые сроки изменить характер и поведение, которые являются естественно выросшими в определенной социальной среде и фактически становятся фундаментом человеческой личности? Однако опыт первых судов, практика взаимодействия общественности и государства технологически не закрепилась. Массовая практика пошла по линии упрощения способов работы с правонарушителями, закрытые воспитательные учреждения стали вытеснять участие местных сообществ. Надзор за отклоняющимся поведением несовершеннолетних, который был учрежден и воплощен в работе органов ювенальной юстиции США, привел к широкому распространению «организационного принуждения» как способа обращения с молодыми людьми. Изоляция от общества, жесткий контроль и дисциплинарные санкции – вот в чем виделись условия надлежащего изменение поведения подростков-правонарушителей.
Тенденции огосударствления и помещение несовершеннолетних правонарушителей и детей группы риска в закрытые воспитательные учреждения без соблюдения надлежащих процессуальных гарантий вызвали резкую критику. В этом контексте общественное движение «За спасение детей», обвиняли в том, что оно «способствовало распространению государственного контроля на целый ряд явлений, борьба с которыми не велась или велась неформальными методами, а именно проступки характерные для детей бедняков: тунеядство, попрошайничество, бродяжничество, половая распущенность, невосприимчивость к воспитанию, пьянство, прогулы.
Во многом эта критика уводила в сторону от ювенальной юстиции, поскольку здесь никак не учитывалась ее реабилитационная миссия. По сути, эта критика, объединяясь с требованиями обеспечить защиту общества и наказание нарушителей, вела к возврату к формам обычного (взрослого) уголовного правосудия, необходимости организации гласного состязательного процесса, вынесения наказания по заслугам и т.п.
Эти факторы привели к тому, что в последние 20 лет многие штаты приняли законы, облегчающие передачу дел несовершеннолетних правонарушителей в суды для взрослых. По мнению некоторых исследователей, это было следствием разочарования и специалистов, и общественности в реабилитационной доктрине как таковой.
Современные исследователи (например, Гордон Бейзмор) отмечают, что в основе миссии ювенальной юстиции с самого начала был акцент на заботе о детях и подростках в смысле ответа на их специфические проблемы и нужды, а не на решение проблем общества и граждан, испытывающих на себе последствия подростковой преступности.
Такую ограниченную ориентацию закрепляла парадигма, характеризующая первый этап истории ювенальной юстиции, известная как реабилитационная парадигма (или парадигма «индивидуализации обращения»):
...обращение в этих судах [для несовершеннолетних] основывалось на медицинской модели, определенным образом объясняющей причины преступного поведения: оно рассматривалось как симптом скрытых нарушений, при этом природа и серьезность преступления были сравнительно менее важны, чем обеспечение терапевтических услуг для исцеления этих предполагаемых нарушений... Преступление не рассматривалось само по себе, оно являлось знаком нарушенных процессов социализации. Вмешательство (компетентных органов) старалось исправить это социальное отклонение, применяя методы, адекватные личностным проблемам и нуждам молодого правонарушителя.
В этом контексте в рамках ювенальной юстиции развивалась социальная работа и индивидуализированный подход. Задача формирования надежного позитивного члена общества зачастую требовала восполнения недополученных ребенком в силу тех или иных причин в семье и школе социальных навыков, коррекции поведения и т.п. Глубине (мере) десоциализации и заброшенности подростка отвечал индивидуально-реабилитационный подход, в рамках которого социальный работник вместе со специалистами по психотерапии с помощью различных тренингов и мероприятий по коррекции поведения создавал для каждого клиента индивидуальную программу реабилитации.
В дальнейшей истории ювенальной юстиции так понимаемый индивидуально-реабилитационный («медицинский») подход привел к тому, что национальные системы ювенальной юстиции постепенно пополнялись разнообразными реабилитационными службами (тренинговыми, психотерапевтическими, социально-психологическими), работающими над «наладкой» психического аппарата подростка, его поведенческими особенностями, помогающими подростку освоить позитивные социальные роли и т.п.
На этом этапе социальная работа представала как вовлечение подростков в деятельность этих служб, поддержание необходимой интенсивности и результативности прохождения их подростками. Социальные работники приняли на себя функцию эффективной соорганизации различных служб и подразделений, развития внутренних связей между ними и общей интенсификации деятельности.
Описанная организация работ в ювенальной юстиции не только оставляла за бортом традиционные задачи правосудия, она вообще «выносила за скобки» преступное поведение подростка и была равнодушна к обидам и ущербу, который нанесли поступки подростка другим людям или обществу. И примерно с середины XX века началась критика реабилитационной парадигмы и реабилитационной миссии ювенальной юстиции. Такая критика подчеркивала, что программы предоставляют только выгоды для преступников и ничего или мало требуют от них взамен.
Гордон Бейзмор так восстанавливает эту линию критики:
«Несмотря на свою неадекватность, наказание, по мнению общества, по крайней мере, хоть как-то связано с преступлением. В то время как подход индивидуализации обращения связан исключительно с нуждами преступника. Для большинства граждан программы, обеспечивающие индивидуальное обращение в области ювенальной юстиции, предоставляют только выгоды для преступников и ничего или мало требуют от них взамен. Идея подхода индивидуализации обращения почти не несет в себе попытки донести до преступника, что он (или она) причинил ущерб кому-то, должен предпринять определенные действия для его возмещения, загладить свою вину и отвечать за последствия, связанные с ущербом, нанесенным этим преступлением.
Подросток рассматривается здесь как пассивный получатель социальных услуг, но не как субъект разрешения ситуации, которую он создал, субъект, от действий которого зависит нормализация самочувствия жертвы, возмещение ущерба и, в конечном счете, его собственные отношения с обществом.
Таким образом, один из уроков истории ювенальной юстиции в США состоит в том, что построение системы ювенальной юстиции на основе доминирования реабилитационной парадигмы ведет к глубокому разочарованию общества в этой системе, поскольку сама эта парадигма носит ограниченный характер.
Второй урок связан с вопросом о природе контроля, распространяемого на подростков, о роли семьи и окружения подростка в его реабилитации. Органы и специалисты ювенальной юстиции оказались не в состоянии вовлекать в работу по реабилитации нарушителя те социальные группы, в которых он живет и действует. Если нарушитель становится частью «спецконтингента» реформатория, он просто превращается в объект манипуляций специалистов по исправлению поведения, далеких от его повседневной жизни, а потому и не значимых для него. Вместо позитивного включения подростка в жизнь местного сообщества и укрепления его связей с родственным кругом, он в ходе «исправительных» мероприятий чаще всего подвергаются клеймению и дополнительному отчуждению. Формы социального контроля над поведением несовершеннолетних, воплощенные в ювенальной юстиции США, ослабили участие семьи, ближайшего социального окружения и местного сообщества в процессе исправления подростка. Применявшиеся средства – институт пробации и закрытые воспитательные учреждения – не акцентировали причастность молодого человека своему сообществу, где он мог бы добиваться признания в качестве его позитивного члена.
Восстановительное правосудие стало в определенном смысле ответом на тот кризис, который переживала ювенальная юстиция.
На протяжении второй половины XX века в ряде стран происходит качественная коррекция миссии и принципов ювенальной юстиции, сложившихся в конце XIX века под влиянием реабилитационной парадигмы. Эта коррекция проявилась в реформах и принятии нового законодательства. В принципы ювенальной юстиции впервые в ее истории была включена необходимость обеспечения защиты общества от противоправного поведения молодежи и ответственности правонарушителей. Эти акценты определенно контрастировали с прежней философией, согласно которой делинквент рассматривался исключительно как ребенок, ставший жертвой неправильных жизненных установок и заблуждений, ребенок, нуждающийся в помощи, поощрении и содействии. Сегодня, в противоположность такому пониманию, к примеру, новозеландская модель ювенального суда исходит из следующей установленной законом цели: обеспечить, чтобы малолетний правонарушитель «отвечал за свое поведение и принимал на себя ответственность за него..., чтобы все его нужды находили признание, и он имел возможность в будущем развиваться как ответственный, приносящий пользу себе и обществу человек». Аналогично в Канаде в Закон «О молодых правонарушителях» гласит:
«...а.1) подростки ни в коем случае не должны быть приравнены к взрослым, в том, что касается уровня их ответственности и последствий их поступков; тем не менее, молодые правонарушители должны нести ответственность за свои правонарушения;
б) хотя общество должно принимать разумные меры, чтобы предотвратить преступное поведение молодежи, оно должно быть в состоянии защитить себя от любого незаконного поведения;
в) положение молодых правонарушителей требует надзора, дисциплины и заботы; при этом, учитывая зависимое состояние, в котором они находятся, степень их развития и зрелости, они испытывают специфические потребности и нуждаются в помощи и советах;
в.1) ресоциализация молодого правонарушителя всякий раз, когда это возможно, направлена на защиту общества, что является одной из основных целей уголовного права применительно к молодежи; добиться ресоциализации можно только учитывая потребности молодого человека и обстоятельства, способные объяснить его поведение;
г) если молодых правонарушителей решено привлечь к ответственности, следует рассматривать возможность замены судебной процедуры, предусмотренной настоящим законом в целях защиты общества, альтернативными мерами...
Провозглашение этих принципов вовсе не стало шагом назад к карательному подходу: сама коррекция происходила на новой почве возникновения и расширения практики восстановительного правосудия.
Ответственность правонарушителя здесь понимается как возникшее в результате преступления обязательство по заглаживанию причиненного вреда, а не наказание.
Противоречие, которое стало возникать в рамках ювенальной юстиции, – между принципом минимизации контактов с судебной системой и необходимостью призвать несовершеннолетнего правонарушителя к ответственности, – нашло свое разрешение в программах восстановительного правосудия.

Французская модель современного восстановительного правосудия по делам несовершеннолетних.
Ее особенность заключается в том, что судья является центральным и важнейшим звеном как профилактической работы с подростком, так и как представителя официального правосудия, решающего дальнейшую судьбу ребенка. Причем судья занимается не только правонарушителями, но и детьми, попавшими в социально опасные ситуации, еще до совершения противоправного деяния. Как отмечают исследователи, большая часть всей работы судьи проходит не в зале суда, а в ее  кабинете. Именно там судья пытается наладить контакт с ребенком, а потом совместно с ним ищет пути выхода из сложившейся ситуации, прибегая к помощи различных социальных служб. К формальной судебной процедуре судья прибегает исключительно редко - только в самых крайних случаях, когда все иные возможности помочь исчерпаны.
Важным аспектом французской системы является то, что судья «ведет» подростка с самого первого случая возникновения сложной ситуации. Поэтому судья всегда хорошо знакома с историей подростка и его семьи и знает больше, чем кто-либо другой, как можно помочь данной семье или подростку в трудной ситуации. При такой системе судья совмещает функции и «официального правосудия», и социального работника. Дети видят в судье не источник угрозы, а союзника и помощника. Неслучайно при совершении проступка ребенок бежит к «своему судье», потому что знает, что только в тесном взаимодействии с ней может быть найдено решение проблемы. Это не означает, что французские судьи никогда не наказывают правонарушителей, но машина «формального судопроизводства» запускается крайне редко. Более эффективными оказываются способы профилактического воздействия на ребенка, которыми располагает судья, и французская ювенальная юстиция дает судьям большую свободу в их выборе.